ТОНКАЯ ОВЧИНКА
Далида её звали, как будто кто-то напевает: «Да-ли-да…
Дали-дали-да». Лёгкая мелодия, чего никак не скажешь о ней самой: музыка
её жизни временами переходила в тяжёлый рок и слишком часто звучала как
траурный марш. Далида сделала невозможное: после Эдит Пиаф она сумела
обольстить Францию. Но заплатила за эту любовь самую большую цену, какую
только может дать женщина. Какую?
К середине жизни Далида
обнаружила, что у неё много знакомых мертвецов – кого ни хватишься,
никого уже нет! Это открытие она сделала, взяв в руки обложку пластинки,
где беспорядочно, поперёк записывала телефонные номера. Всего на
секунду ей показалось, что, набрав номер, можно и дозвониться до кого-то
из них. Люсьен Морис, к примеру, отзовётся. «Аллё. Это ты?» – скажет он
буднично, и ей ничего не останется, как умереть на месте от разрыва
сердца. Долго она смотрела на телефонный аппарат, выбирая, кому из них
позвонить туда. Луиджи Тенко? Ришару Шанфре? И она таки набрала номер,
но на том конце провода обнаружились короткие гудки, означающие, что
абонент уже с кем-то беседует.Внешнее данное
Это случилось в те времена, когда женщине ещё полагались талия и грудь; первое затягивали поясом в рюмочку, второе поддёргивали к подбородку, формируя образ женщины, которую не перепутать с мальчиком. Послевоенное поколение хотело любить нежно и страстно, не меняясь полами. Женщины высоко взбивали волосы на затылке и подражали героине фильма «Джильда» с Ритой Хейворт в главной роли: пели и плясали под радио, кто как умел. У некоторых получалось не хуже. Вот именно тогда на европейском небосклоне взошла нежданная звезда – Далида. Несравненная.
Поначалу совершенно неузнаваемая: внешность, голос, песенки какие-то испанские, итальянские, даже народные напевы. И потом сразу первый хит – «Бамбино», но всё ещё в образе «паприка». Даже удивительно, что из этой цыганочки в итоге слепилась Далида – блондинистая богиня. Какие только звания ей потом не присваивали. Она стала символом страны, который не стыдно показать миру, – международный стандарт. Она была одной из тех, кому мужчины никогда ни в чём не отказывают, что называется, роковой женщиной, причём концентрация этого свойства её натуры зашкаливала так, что прогибался весь мир, а не один актуальный муж.
В молодости Далида была просто жгучей брюнеткой, сочной, довольно тяжеловесной, учитывая массивные черты лица и рост метр восемьдесят. Конечно, мужчины не проходили мимо её яркости – большая красивая девушка, про таких ещё восхищённо говорят: «Кобылица». К пятидесяти годам это уже была не женщина – богиня! Изида! Безупречная, как изваяние самой себя. Можно и так сказать: она сама себя изваяла, вылепив Далиду из провинциальной итальяночки. Зрительно её образ напоминал египетские барельефы – вытянутая фигура с роскошной копной волос – настоящая царица Египта, золотой стандарт прекрасного.
Одно время очень модно было рассуждать о стандартах красоты, к которым причисляли некоторые египетские артефакты, например бюст Нефертити. И ведь что любопытно, дива не только на сцене была эталоном. Она – одна из немногих фигур мировой поп-культуры, не запятнанных ничем. Даже и представить сложно, чтобы артист, к примеру, не имел проблем с алкоголем, наркотиками, аберрациями поведения, не вёл неприличной жизни, не отсвечивал всякими популярными выходками, вызывающими осуждение и восхищение обывателя одновременно. Но она в жизни была именно такой: не пила, не скандалила, худшее, что с нею случалось, – адюльтер, что во Франции-то скорее одобрялось. Словом, Далиду любили не за то, что служила примером артистического образа жизни. Вот что удивительно. А за что же тогда?
«Красавица», – говорили о ней, хотя потом уточняли, что красавица она не в том смысле, что всех краше, а просто… И тут говорящий, как правило, затруднялся, поскольку и не-красавицей её назвать трудно. Эффектная, блистательная, ослепительная, обворожительная. Интересно, что слово «сексуальная» о ней никогда не говорили, как-то оно не приклеилось, а вот «несравненная» – чаще всего. Не с кем сравнивать. Фетиш всея Франции Эдит Пиаф? Но та была один голос, считай без тела. А эта… На самом деле если у тебя стройная фигура, если волосы у тебя как у дикой лошади, ноги от ушей, ещё бездонные глаза, прекрасной формы руки и голос, без микрофона перекрывающий шум водопада, то тебя невозможно ни с кем сравнивать.
Она родилась в Египте, эта француженка итальянского происхождения, и унаследовала внешние данные и музыкальное дарование от своего несчастного отца, бывшего первой скрипкой Каирской оперы. Несчастье её отца состояло в том, что во время войны по причине итальянского происхождения был отправлен англичанами на несколько лет в концентрационный лагерь, полностью изменивший ему взгляд на мир. Он вернулся из заключения разрушенным человеком и уже никогда не восстановился. Он был счастливым, а стал обездоленным, этот бедный, больной и нервный скрипач. Двенадцатилетняя Иоланта – так на самом деле звали будущую Далиду – не сумела понять всю трагедию своего папы и пришла к выводу, что это она сама виновата в том, что отец так переменился к ней: больше он не обращал внимания на свою маленькую дочь. И если раньше не спускал её с колен, то теперь проходил мимо, даже не взглянув, не спросив, как дела. Девочка, как это бывает с дочерьми творческих людей, влюблённая в своего прекрасного отца, такого одухотворённого, когда он музицировал, получила пожизненный комплекс разлюбленности. Что бы такое сделать, чтобы вернуть расположение отца, – это стало её неотвязной мыслью.
Как это часто случается с будущими запредельными красотками, Иоланта росла довольно гадкой дылдой: длиннющая девочка с ногой 42 размера и толстыми линзами очков. В школе её дразнили обидно, труднопереносимыми кличками, говорили, что у неё четыре глаза и все косые. К сожалению, это так и было. Ещё в детстве она перенесла несколько операций, но так и осталась немного косящей, что удалось исправить только с возрастом. А очки, их она однажды просто швырнула прочь, сказав, что даже если совсем ослепнет, больше их никогда не наденет. Очки, летящие с балкона, стали символом превращения девочки в девушку, поскольку сразу после этого окружающие заметили, какой занимательной внешностью обладает подросшая дылда.
Чтобы доказать себе, что обладает прекрасными данными, она отправилась на конкурс египетской красоты. И победила в нём, о чём сразу же стало известно её семье, настроенной крайне пуритански. Семья! Какой же итальянец обходится без семьи? О, эта сицилийская хватка – замуж! Немедленно замуж, едва исполнилось сколько-нибудь лет. Даже если тебе всего 17, это уже поздно. Между тем юная фотомодель потерпела на этом фронте предсказуемое фиаско: жених (конечно же, имевшийся у неё, как у каждой итальянки) не вынес внезапной популярности невесты, особенно её изображений на страницах местного «Космо». Помолвку с треском расторгли. Доконало родных её неглиже – нравственная катастрофа, леопардовый купальник видели все соседи, друзья соседей, бабушка соседей, включая родителей жениха. Какая добродетель выдержит? Но хуже всего было то, что её осудила собственная семья.
Что ей оставалось делать? Она собиралась становиться актрисой, а не аутентичной итальянской женой. У неё, конечно, были все шансы заматереть в обычную чернявую итальянку-мать, стань она женой, матерью, домохозяйкой, поющей под аккомпанемент кастрюльных крышек. Её собственная мать была полноватой, очень уютной, ласковой, плюшевой, настоящей домохозяйкой – воплощённое материнство. Но Иоланта пошла в отца. В мать пойти всегда успеешь. Вечный выбор амплуа: жена или муза? Что-то среднее ни у кого ещё не вышло. Либо ты худая, нервная, куришь тонкими пальцами, поёшь контральто, и тонкий браслет скользит у тебя от запястья к локтю, когда ты поднимаешь руку к плечу мужчины, ступив на танцпол ночного кафе. Либо вяжи свой носок, сидя на тёплой попе, и забудь, как шипят пузырьки в бокале шампанского. Оба варианта имеют смысл.
Победа на конкурсе красоты «Мисс Египет», случившаяся в 1951 году, открыла для Иоланты все двери модельного бизнеса. Правда, она не очень хотела дальше сниматься в леопардах. Она хотела в актрисы – в кино. Мечты сбываются, её приглашают сниматься. Увы, это всего лишь египетское кино, всякие там костюмные мелодрамы про цариц-королиц. Про Самсона и Далилу снимали. И вот именно тогда она берёт себе псевдоним, от будущего звёздного отличающийся лишь одной буквой – Далила. Имя это позже обрастёт легендами. Писали всякую чепуху вроде того, что во время экскурсии по пирамидам поговорила молоденькая девушка с призраком царицы Нефертити. Пожаловалась той на острое желание стать красивой и знаменитой. Та ей и предрекла судьбу Далилы. Мол, красотой и славой могу спонсировать, однако придётся расстаться со счастьем в личной жизни, став предательницей собственного мужа. Иоланта согласилась, приняв на себя псевдоним Далила. Конечно, всё это было чушью, рассчитанной на читателей чепухой, но ведь девочки обожают играть в принцесс. Теперь уже и вспомнить невозможно, кто эту легенду придумал. Может, девчонке просто нравилось звучание «Да-ли-ла». Ничего романтического в своём имени – Иоланта – она не находила, это примерно как в России зваться Танькой, дома-то её звали Йоля.
Вволю наснимавшись в египетском кино, она решила, что пора штурмовать Европу, для чего 24 декабря 1954 года прилетела в столицу Франции. В семье её отъезд вызывает двойственные чувства. Конечно, для европейского кинематографа египетское кино было смешным пунктом в резюме актрисы. Французы даже и заглядывать не хотели в её портфолио. По павильонам бегали тысячи хорошеньких итальянок, а также египтянок, испанок и так далее. И помыкавшись по кастингам, посидев без гроша на одних макаронах, однажды она находит выход из положения, устроившись в кабаре на Елисейских Полях. Вот тогда-то начинающая певица Далила попадётся на глаза двум уже влиятельным деятелям культуры.
После выступления во вновь открывшемся концертном зале «Олимпия» среди всякой молодёжи и подающих надежды юношей и девушек её выдергивает из списка выступающих музыкальный редактор радио «Европа-1» Люсьен Морис – приятель владельца фирмы грамзаписи Эдди Баркле. Собственно, эти двое в зале оказались не случайно, поскольку и занимались поиском перспективной молодёжи для раскрутки. Люсьен Морис стал для неё добрым волшебником. Она для него – золотой жилой и крестом всей его жизни. Первым делом начинающей звезде он сменил имя – Далида она теперь звалась, Да-ли-да.
Люсьен Морис тогда был довольно молодым человеком, достаточно молодым, чтобы тут же проникнуться симпатией к итальянке, умеющей петь и танцевать. Её прежняя карьера была ему безразлична: кто его смотрел, египетское кино? Зато вот голос… На фирме Эдди Баркле они принялись записывать её дебютный альбом «Мадонна», который, к слову, успеха ей не принёс. Зато она успешно влюбилась в своего продюсера.
Люсьен Морис, влюбившийся в свою звезду с первого взгляда, имел внешность, скорее подошедшую бы комическому актёру, чем бизнесмену, – этакий принц Чарльз, в отличие от которого это ему сильно вредило. Чтобы без ущерба носить такую внешность, как у принца Уэльского, нужно быть самим принцем, а не кем-то ещё. Люсьен Морис от своей внешности сильно страдал. Он всякий раз морщился, увидев себя на фото в светской хронике. Даже обнимающий за талию такую фотогеничную девушку, как Далида, он умудрялся выглядеть премерзко – так считал сам, комплексуя. Вторым его недостатком было его семейное положение. Он был, вообще-то, женат. Что сильно усложняло жизнь обоим, вернее, наверное, всем троим, но жена к делу отношения не имела, поэтому её не спрашивали.
Дело в том, что вся такая свободная и раскрепощённая дива Далида в глубине души всегда мечтала выйти замуж. Вот так просто – замуж, как любая итальянская девушка. Не могла она избавиться от этого, навязанного семьёй эталона женского счастья. Муж, всегда довольный своей пеперони, и куча детишек-погодков – вот и всё, чего хотелось патриархальной части её души. То, что другая сторона её натуры собиралась прославиться, не мешало ей лелеять простые, макаронные, вечные ценности. Проблема была в том, что ни один мужчина, включая того самого Люсьена Мориса, на которого были направлены её детские чаяния, не замечал в ней жены, видя лишь платье в блёстках – декольте музы. Очень уж она была масштабная – внешность, не лезущая в бытовые рамки.
Она так волшебно смотрелась в летящих одеяниях на морском ветру, на фоне горной гряды, в короне из солнечных лучей, что никто не хотел представить её у плиты со сковородкой. Морису вполне хватало своей обычной, рыжей, пресной жены, справлявшейся с макаронами, он совершенно не хотел менять её на диву. Какой смысл вырезать из розы ромашку? Зачем выдёргивать морское побережье из-под ног богини, заменяя его на диванную обивку? Далида была богиней, это каждый видел, в ней было мало земного, сплошной космос. Тембр её голоса обладал таким свойством, как будто она пела из горного ущелья. Иметь её рядом было примерно как возить за собой кафедральный орган. Возле неё даже самый завалящий мужчина чувствовал себя немного священником, приближённым к божеству.
Она прославилась в 1956 году. На сцене «Олимпии» в программе, предваряющей концерт Шарля Азнавура, зрители оценили её «Бамбино» столь горячо, что ей пришлось несколько раз спеть на бис. Азнавур насторожился. «Олимпия» была его огородом. Через полгода в той же «Олимпии» она выступает уже совершенно самостоятельно как признанная звезда. Сказать, что в этом был виноват Люсьен Морис? Точно. Он. Талантливый он был продюсер, прекрасно разбирался в нуждах слушателя. Он полностью сменил ей репертуар, и это было половиной успеха.
Уже через год начинает сыпаться призовой дождь: для неё персонально создаётся новая звукозаписывающая премия «Золотой диск», ещё через год она получает «радийный Оскар» Монте-Карло, который потом ей будут присуждать десять лет подряд. Рейтинги от неё зашкаливают. Сходу задвинув Жака Бреля, она обходит даже саму Пиаф. Уж после этого можно считать судьбу состоявшейся. Но личная жизнь певицы, несмотря на все её сценические успехи, совершенно иначе выглядит изнутри. Поскольку вместо свадебного путешествия, в которое обычно едут счастливые влюблённые, она едет в мировое гастрольное турне, а свадьба даже не намечается. Закоренелый семьянин Морис всё время собирается разводиться, всё время рассуждает о разводе, но шага вперёд не делает. Их отношения так прекрасны, что создание семьи – последнее, о чём стоит думать. Далида – космическая. Обнимая космос, думать о браке?
Вот только Далида думает совсем иначе. Через некоторое время счастье взаимной любви начинает терять для неё остроту. Она ждёт, как это делают вместе с ней миллионы любовниц всех цветов кожи. Днём они демонстрируют окружающим улыбки и прекрасное настроение. Они обычно рассказывают подругам, как прекрасна позиция любовницы: не надо готовить дежурные макароны, это делает ему жена, и вытаскивать из-под кровати его вонючие носки – женина привилегия. Жена стирает, жена убирает, выслушивает его жалобы на здоровье и биржу, а мы только сливочки снимаем, получая подарки и его хорошее настроение. Но по ночам все они, любовницы, рыдают в подушку, потому что просто до дури хотят сами – носки, макароны, весь его программный «геморрой». Не ищите в этом логики, это тайна женственности.
Моррис любил свою рыжую жену больше, чем рассказывал Иоланте. И развод для него не был плёвым делом, что, в свою очередь, говорит о порядочности, но как-то не добавило ей безмятежности. Через три года от начала их романа его не-уход от жены стал оправдываться целесообразностью карьеры самой Далиды: если она выйдет замуж, это отразится на рейтингах. Одно дело слушать романтические песенки из уст молоденькой девушки, которую каждый воображает в своих объятьях, и совсем другое, когда поёт со сцены чья-то жена. Вот она поёт, а вот – носки стирает. Половина романтизма пропадает. Так прошло ещё несколько лет.
Они всё-таки поженились. Это случилось в апреле 1961 года в Париже, Далида вышла замуж за своего возлюбленного, можно сказать, уже бывшего. Как-то по инерции, когда можно было и не выходить. Зачем? Больше всего на свете она теперь хотела иметь детей. Но выбранная профессия не предполагала передышек или выпадения из графика. Став в самые короткие сроки безумно знаменитой, она обрекла себя на гастрольную жизнь, которая кажется привлекательной только снаружи: «Деньги – мне, цветы – в машину!». Те, кого до слёз трогает душераздирающая песня артиста, плачут не по тому вопросу: оплакивать надо бы судьбу поющего. Слава никогда не приходит одна. Она прихватывает с собой адовы муки.
Люсьен, заправлявший всеми её делами, её самый близкий человек, встал каменной стеной между нею и её мечтой о детях. Какие дети? Когда? Он составил такой график, что она не успевала даже осмотреть города, в которых выступала. Она прилетала или приезжала в гостиницу (конечно, самую лучшую, какая только была в городе), обедала в ресторанах, собирала тысячные залы и, закончив концерт, могла только упасть в уютную, но чужую и холодную гостиничную кровать. Она хотела славы и получила её, но слава превратила её в поющий конвейер. Пелёнкам и молочным бутылочкам просто не находилось места среди коробок с концертными нарядами. «Ты же понимаешь, что сейчас не время, да?» Она понимала. Она, может, ради ребёнка и бросила бы к чертям всю эту свою музыкальную карьеру, поняв, что дело плохо, но дальновидный Люсьен всегда напоминал ей, что теперь от её успешности зависит не только её жизнь. Люди задействованы в этом бизнесе, где она – сердце, но исчезни она – и по миру пойдут её подтанцовщики и музыканты.
Вот именно поэтому-то она и бросила Люсьена, едва выйдя за него замуж. Надев на палец его кольцо, она прониклась безысходностью. Когда оказалось, что о ребёнке не может быть и речи даже просто потому, что они не спят в одной кровати по причине её вечных разъездов, она внезапно изменила ему – напоказ. Это случилось в Каннах: Далида встретила в холле гостиницы молодого красавца поляка – польского аристократа по имени Жан Собески. И в тот же вечер она перестала думать о своём муже как о человеке, с которым ей предстоит жить долго и счастливо. Вообще, брак между людьми, связанными общим бизнесом, здорово напоминает рабочие отношения. Их всегда можно аннулировать, разорвав контракт.
Люсьен Морис был не из тех, кто прощает женщин, изменивших ему. Чувство собственности прожгло его насквозь, когда он увидел прекрасного принца у локтя своей жены. Ладно бы она ещё выбрала кого пострашнее, но Собески был писаный красавец. Морис решил уничтожить свою Галатею. Вернуть Далиду туда, откуда он её взял, – в кабаре. «Ничего-ничего, будешь в кабаре мотать перьями», – шептал он по утрам, бреясь. Он ошибся. Далида уже не была только его творением. Даже и Галатея, она уже вполне могла обходиться без своего создателя. Далида уже была брендом.
Вот чего она не ожидала: обманутый муж погнал волну, пытаясь создать вокруг её имени негативное поле. Морис был человеком страстным. Он очень любил свою работу, прекрасно с ней справлялся, он относился к Далиде не только как к жене, к женщине, но и как к собственному творению, в которое вложил кучу времени и сил. Такие вещи запросто не отпускают. Конечно, он не мог так уж просто пережить её измену. Он организовал против неё кампанию травли. Он проплачивал газетные статьи в бульварных изданиях, пороча непорочное. Он уводил у неё музыкантов. Потом он дошёл до того, что заказал публику, освиставшую её выступление. Далида всё понимала. Но, даже зная, что её позор – дело рук бывшего мужа, она страшно переживала. Ей вообще было свойственно трагическое мироощущение. Беда – это всерьёз и надолго. Да и сама судьба в те годы вовсе не была с нею нежна.
Сперва произошёл мучительный разрыв с новым любовником, их роман длился очень недолго. Красивый Жан оказался единственным мужчиной, бросившим её. У неё был непростой характер. Одновременно начались карьерные неполадки. Оставшись без продюсера, она должна была как-то начать сама организовывать свои дела. Она этого не умела и никогда не собиралась это делать. Дела комкались, всё, что могло рассыпаться, сыпалось, рвалось, портилось. Оказалось, что в деле организации Морису просто не было равных. Но эти его умения были совершенно незаметны глазу, пока они были под рукой. Без Мориса начались постоянные обломы и нестыковки. Оказалось, что даже такси к входу в концертный зал само не подъедет вовремя, а поклонники мечтают разобрать свой идол на сувениры. После того как восторженный слушатель вырвал у неё клок волос на выходе из зала, она стала бояться подпускать к себе публику. Чтобы выступления проходили на высшем уровне, всё должно работать как часы. До сих пор оно крутилось как бы по волшебству. Ей оставалось только петь. Но волшебство это творил Морис. Поссорившись с мужем, она потеряла очень важную составляющую успеха. До сих пор она знала только рабочую усталость. Теперь она познала уныние.
Она потратила несколько лет на переустройство своей жизни. Например, она купила себе дом на Монмартре, обустроила его по своему вкусу и переехала туда, чтобы уже более никогда не оказаться бездомной. Расставшись с Жаном, она в пределах тридцатилетия вошла в фазу пересмотра ценностей. Новый дом занимает её руки, пение – душу. Примерно в это время она начинает искать смысл жизни, довольно беспорядочно читать, но чтение философии в те годы было популярным среди молодых людей, она, так сказать, пребывает в тренде.
Она завершает преобразование себя, перекрасившись в блондинку. В очередной раз выступив в «Олимпии», Далида утверждается в статусе самого популярного голоса Франции. И вот в конце 1966 года продвижением карьеры Далиды начинает заниматься её младший брат Бруно, взявший в качестве творческого псевдонима имя старшего брата – Орландо. Кузина Рози заступает на должность её пресс-секретаря. Отныне Далида работает только с семьёй – принцип вполне итальянский, неоднократно проверенный временем.
«Придёт смерть, у неё будут твои глаза»
Автор этой строчки Чезаре Павезе был любимым автором молодого человека, который попался на глаза Далиде в октябре 1966 года. Павезе в основном описывал беспросветное – одиночество, душевные муки, бессмысленность существования. Луиджи Тенко был юношей трагическим, уже по глазам которого было видно, что апокалипсис близок. Чаще всего у него было такое выражение лица, как будто он видит пчелу, севшую ему на руку. Его потом ещё называли парнем без единой улыбки. Бывают такие молодые люди, не готовые мириться с мировой скверной. Старость им не грозит. Их цель ясна, видна – трагически погибнуть за что-нибудь хорошее во цвете лет. Неплохо посвятить себя революции. За неимением революции можно стать человеком вредной профессии, например музыкантом.
Луиджи Тенко начитался всякой молодёжной ахинеи и со всей силой ощутил свинцовую беспросветность мира. И он считал, что музыкой можно как-то улучшить ситуацию. Пел он трагически, девушкам нравилось. Девушки обычно хорошо ведутся на певческие гримасы. Певец жмурится, морщит лоб, хрипло дышит, жестикулирует нервно – девам сразу хочется прижать такого к груди. Прямо кажется, что будет неплохо оказаться нынче же вечером вдвоём где-нибудь на берегу. Тенко писал песни и сам пел их, он был кумиром молодёжи в Италии, куда Далида ездила на гастроли. Их познакомили. Речь шла о совместной работе. О том, какие у них в итоге сложились отношения, существуют разные версии. Согласно одной из них, у молодых людей началась любовь, вплоть до женитьбы. Они жили под одной крышей, ночевали в одной кровати. И долгое время эта версия приходилась впору при конструкции имиджа чёрной вдовы, как её часто называли злыдни. Однако есть и другая трактовка событий тех лет.
Под словом «люблю» ведь понимают разное. «Люблю» говорят, когда речь идёт о тёплой дружбе. «Обожаю тебя, негодник!» – может сказать взрослая дама молодому человеку, и ничего эротического в этом не будет. И хотя Тенко упорно называют вторым её мужем, отношения между ними вовсе не были похожи на брак. Вот что писал он совершенно другой женщине в то самое время, когда молва приписывала ему связь с Далидой: «Я пытался всеми возможными способами, я проводил целые ночи (подожди немного!), распивая с ней и пытаясь дать ей понять, кто я и чего хочу, и потом… всё закончилось разговором о тебе, о том, как я тебя люблю…»
И вместе с тем версия о том, что музыкант и певица намереваются отправиться под венец, ведь тоже не с потолка взята – её озвучили представители звукозаписывающей фирмы: «Тенко и Далида объявили о своём намерении пожениться сразу же после фестиваля в Сан-Ремо». То-то Валерия, которой были адресованы письма Тенко, удивилась: в январе 1967 года Тенко позвал её отдыхать в Кению – Валерию, а не Далиду, вроде как будущую супругу. «Сокровище моё, у нас будут дни и ночи, принадлежащие только нам: мы сможем разговаривать, загорать, заниматься любовью, позабыть все проблемы, которые пережили, тоску и тёмные моменты. Мы сможем вновь открыть для себя смысл жизни», – написал он. И что на самом деле собирался делать Тенко, теперь уже не у кого спросить. Тем не менее переписка с этой Валерией была опубликована через много лет после трагического финала истории. Говорят, что о существовании у Тенко другой невесты знала любая собака на звукозаписи, его даже телевизионщики о ней спрашивали, но музыкант не пожелал беседовать на эту тему.
«Публика была ее наркотиком, ночами ее мучали кошмары. Психологи объясняли их боязнью потерять успех»
Всё это происходило перед фестивалем в Сан-Ремо, во время которого и случилось то, что случилось. Песня «Прощай, любовь, прощай!», спетая Тенко, не прошла во второй тур. Даже после того, как её спела сама Далида – конечно же, спела потрясающе, зал рыдал, вставал, устроил овацию. Но песня не победила. Луиджи Тенко счёл это большой трагедией, достаточной для того, чтобы выйти вон. Возможно, дело было в транквилизаторах и алкогольных напитках, которые он активно принимал, чтобы унять нервы. Алкоголь ведь усугубляет. Он поднялся в номер отеля и там хладнокровно застрелился, оставив предсмертную записку: «Я любил итальянскую публику и посвятил ей пять лет своей жизни. Я делаю это не потому, что устал от жизни (совсем наоборот), но как акт протеста против публики, которая провела в финал “Я и ты – это розы”, и против комиссии, которая выбрала “Революцию”. Я надеюсь, что это прояснит кому-нибудь мозги. Прощайте. Луиджи».
Трудно заставить жить того, кто этого не хочет. Всегда найдётся повод покинуть зал. Повод? Любой. Невнимание публики подойдёт. Публика не желает слушать песни, рвущие душу, не надо было её грузить. Публика хочет розовых соплей и ставит «лайки» розам, а не парню, рвущему на себе рубаху. Да и потом фестиваль в Сан-Ремо никогда не был площадкой социального протеста. Народ туда отдыхать ехал, чему удивляться. А тут этот бедный Тенко со своим «Временем колокольчиков» ни к селу ни к городу.
Далида первой нашла его, уже безнадёжно мёртвого. Это было ужасно. Нет слов. Она закричала, заплакала, на её крики прибежала куча народа, как водится, девки завизжали, началась адская сутолока. Примчались журналисты, которых всегда возле неё было хоть отбавляй. Телевизионщики не постыдились найти розетки, снимали её в упор – ток-шоу. Благодаря нахальству прессы мировая культура пополнилась подлинными кадрами, как настоящая Далида переживает смерть друга. Это душераздирающее зрелище теперь каждый может посмотреть на YouTube. «Я не должна была оставлять его одного, не должна была останавливаться в ресторане. Стоило мне прийти несколькими минутами раньше, и я бы спасла его, – говорила она. Она прекрасно знала о существовании Валерии. – Хотят создать имидж идола, который не выносит краха и убивает себя. Правда же совершенно другая. Думаю, что правду об этой несправедливой смерти знает только Бог, и та девушка, которая даже не представляла, насколько Луиджи был влюблён в неё».
О том, что Далида вовсе не была парой Луиджи Тенко, говорила и его мать Тереза Цоккола. «Мой сын и Далида были хорошими друзьями. Ничего более. Луиджи не покончил с собой из-за любви. И Далида хотела умереть не потому, что у неё не было сил существовать без него. Между ними, поверьте, не было тайной или невозможной любви, это всё истории надуманные, недостойные спекуляции, которые пытаются связать с именем моего сына». И она пыталась внести ясность, опираясь на рассказы самого Луиджи о Далиде: «Она была дивой, полной противоположностью тем простым и непосредственным девушкам, которые нравились моему сыну. Луиджи стоило немалого труда сотрудничать с ней. “Дивы, такие как Далида, – говорил он мне перед отъездом в Сан-Ремо, – это не женщины, они неестественные, они бесчеловечные. Ты не представляешь, какой это труд, работать с нею”». Понятно, что при таком отношении уж точно трудно завести ребёнка. И совершенно напрасно Луиджи Тенко навязывают роль её второго мужа.
Но друзья всё равно продолжали дудеть в свою дудку: любовь была, подлинная страсть. «Что-то было наверняка. Часто происходит, что при совместной работе срабатывает вдруг механизм влюблённости», – говорит один. «Это было настоящей любовной историей, начавшейся несколько месяцев ранее, прекрасной историей любви, – утверждает другой. – Я видел его, Луиджи, очень увлечённым своей новой спутницей. Я не помню, говорил ли он когда-нибудь о браке, на эту тему мы оба придерживались принципиально различных точек зрения, я в самом деле никогда не был женат. Луиджи думал о браке, как о каком-нибудь контракте, это не было для него предметом большой значимости». «Она была очень милой девушкой, экстравертной и именно этим очень отличалась от Луиджи. Несмотря на то что Луиджи был сильно влюблён, их история не могла продлиться долго, их характеры были диаметрально противоположными», – секретничает третий. Все хотят быть причастными тайне, вот что.
И всё-таки была ли там любовь или просто дружба, или даже только совместная работа, в жизни певицы эта смерть становится поворотным моментом, поскольку со смертью юноши, совершенно нелепой, неоправданной и никчёмной, в её жизнь пришло понимание конечности всего. Далида была певчая птица – прекрасная, волшебная, поющая радость мира. После смерти Тенко радость её куда-то ушла. Она очень тяжело переживала. Ей казалось, что она никак не может отмыть со своих рук его кровь: найдя тело бедного Луиджи, она по инерции пыталась приподнять его, надеялась привести в чувство. Кроме того, она была шокирована той простотой, с которой может человек «выйти вон», как легко открывается дверь в иной мир: пистолет, три таблетки, бутылка виски – и вот она, лестница в небо. Она вскоре повторит этот демарш.
«Когда поклонник Далиды Франсуа стал президЕнтом, пресса подняла настоящую травлю "шлюхи Миттерана"».
26 февраля в Париже, в отеле «Принц де Голль», Далида под вымышленным именем сняла номер. Орландо-Бруно она предупредила, что отправляется в Италию, на встречу с матерью Луиджи. Но она вышла из такси через пару кварталов от своего дома. Запершись в номере, она приняла три пачки снотворного. Её спасли лишь благодаря профессионализму персонала, приученного быстро реагировать на тревожные симптомы. Горничная, узнавшая певицу под тёмными очками и шляпой, заметила, что гостья погасила свет. В Париже все знали, что волшебная птица Далида никогда не выключает лампу, ложась спать.
Самоубийство ей не удаётся. Далида пролежала в коме 90 часов. «Я хотела умереть – в таком я была отчаянии из-за смерти любимого человека, – скажет она через десять лет. – Я смогла пересилить горе и возродиться – стать совсем другой Далидой. Во мне открылись новые качества. Однако в течение четырёх лет я была на краю бездны, я спустилась в ад, обожглась, но сейчас эти раны зарубцевались. После пережитого тогда я считаю, что смерть – это тоже жизненный выбор. И если однажды у меня будут веские причины покончить с жизнью, я сделаю это, не колеблясь».
О чём она говорила, о каком крае бездны? В сущности, любой человек с рождения находится на этом краю, ни у кого нет подписанного контракта, обязывающего жить дальше. Кроме одного – не ты сам дал себе жизнь, следовательно, не тебе её и прерывать. Далида же затвердила мысль о возможном избавлении от жизни. Теперь её «выход вон» был лишь вопросом времени. Еда, развлечения, даже любовные мотивы и само творчество – всё начинает казаться каким-то несущественным на фоне отсутствия смысла жизни.
Смысл жизни музыканты любят искать у восточных мудрецов. Тибет – вот где смысл жизни находится на любой вкус, там можно взять его, если знать где. Стремясь познать мир и самоё себя, Далида совершает несколько поездок в Индию, где встречается с неким мудрецом в оранжевой простыне. Кроме того, она начинает курс психоанализа по методу Юнга. Примерно в это время в её репертуаре появляются песни, подобные Avec le temps, – подлинно трагического звучания.
Между тем значительные фигуры шоу-бизнеса отговаривают её от подобных перемен в репертуаре. Вся такая драматическая, нужна ли она зрителю? Но весело Далиде не поётся уже совсем: осенью 1970 года уходит её первый и единственный, кстати, муж; Люсьен Морис покончил жизнь самоубийством, застрелившись. Сказать ли, что эта новость её потрясла? Чёрной вдовой вскоре станут её называть журналисты, плетя вокруг её имени глупые сплетни. И трагический репертуар, представленный певицей в «Олимпии», находит своего зрителя. Далиду ждал грандиозный успех с её невесёлыми песнями, которые она исполняет чуть ли не со слезами на глазах.
Paroles, paroles, paroles…
Начало семидесятых для нее становится периодом творческого прорыва: индийский мудрец велел ей не валять дурака и заниматься пением, поскольку ничего лучше она всё равно не придумает. Поиски смысла жизни он пресёк на корню за бессмысленностью этого занятия. При этом сам-то делал вид, что ведает тайну, но ни за какие коврижки ей не скажет, хоть режьте.
«Слова, слова, слова» – так она спела в дуэте со своим старым другом. Песня, которую потом запели даже в СССР, была о том, что мужчина может сказать женщине: «Какая ты красивая, как я тебя обожаю, сейчас вот брошу всё да как приеду…», а она ему на это отвечает: «Слова, это всё слова, слова…» («Paroles, paroles, paroles…», там ещё клип есть, он такой в плаще, в шляпе, а она такая в чувствах). Песенка эта за неделю занимает верхнюю строчку хит-парадов во Франции, а потом и во всей Европе и даже в Японии. Правда, двигателем к творчеству на этот раз становится не роман с партнёром по дуэту; она спела эти слова с Аленом Делоном, с которым была знакома ещё со времён своей первой съёмной квартирки в Париже.
Делон оказался её соседом, они дружили, оба отрицали романтические отношения, но, похоже, всё-таки без них не обошлось. Новой любовью Далиды становится человек, называющий себя графом Сен-Жерменом. На самом деле совершенно не граф, а так, небольшого формата авантюрист, очень странный парень по имени Ришар Шанфре. Обычно его называют мистификатором. Оно и верно. Он обожал всякую мистическую ерунду, представляясь то колдуном, то звездочётом, то тайным пророком, религиозным адептом, короче, обожал морочить окружающих, наверно, тоже чего-то начитался.
В общем, он был замечательный дядька – для тех, кто понимает и не падает в обморок от цирковых фокусов. Она его понимала. Он её веселил, особенно в постели, не давал ей вновь погрузиться в мысли о никчёмности существования. Но даже он, с которым она прожила чуть ли не десять лет подряд, не сумел подарить ей то, чего ей больше всего в жизни недоставало, – ребёнка, настоящую семью. Она начинала уже плакать, увидев рекламу детского мыла, и не могла сдержать рыданий, обнимая своих племянников.
Мои песни – вот мои дети
«Я замужем за моей публикой», – как-то сказала она. В конце 70-х она спела ещё один свой бессмертный хит – Salma Ya Salama – на арабском языке. Всё-таки она была египтянка. Песня имела новый небывалый успех, хотя казалось, что её популярность и так уже безгранична, как море. Арабский мир рукоплескал ей стоя – песню пели и крутили на каждом углу. Последний торговец на рынке в Каире напевал «Salma Ya Salama...», пританцовывая, а Далиду стали считать чуть не родственницей – наша! Чтобы доконать публику, она спела этот хит на пяти языках. Это был её фирменный приём. В общей сложности она пела на десятке языков, даря этот комплимент зрителю любой страны.
В Америке и Канаде её принимают овациями. Успех, давно ставший её второй натурой, преследует её, как любимая собачка. Кстати, с собачками произошла полная комедия. В какой-то момент среди сплетен о Далиде появилась самая затейливая: рассказывали, что в услужении у неё подвизались двое лилипутов – муж и жена, горничная и дворецкий, которых постигла внезапная смерть незадолго до её собственной кончины. Ну, конечно, она же чёрная вдова, и рядом с нею гибнет все живое. Слух этот, очевидно, был обязан своим рождением переводчику, не осилившему французское слово carlin, означавшее не карлика, а… – мопса. Мопсы у неё жили, оба сдохли от старости, потому что были одного возраста из одного помёта.
Депрессия – слово, без которого не обходится ни один рассказ о звезде. Депрессия стала её постоянной спутницей последние несколько лет жизни. И хотя она вроде бы ведёт насыщенную жизнь, даже личную, у неё новая связь, на этот раз с пластическим хирургом, ничего из этого у неё опять не выходит – беспросветность давит на неё. Успех, слава, которые она давно уже получила от судьбы, оказались неважной заменой тем самым вечным ценностям, которые ей внушали родители. Что толку от тысячных восхищённых толп, внимающих твоему голосу, никто из этих людей не возьмёт тебя за руку, когда ты придёшь домой.
С некоторых пор слово «смерть» стало являться ей, как, знаете, беременным женщинам на каждом углу являются тоже беременные. «Смертельная игра», – читала она на афишке кинотеатра, «Смерть в Бразилии» – на обложке бульварной книженции, «Мёртвое тело на берегу…» – пробегала она глазами строчки криминальной хроники в газете. Незадолго до финала своей идеальной звёздной жизни она сказала брату, что, по сути, единственным настоящим мужчиной в её жизни был именно он, ещё в детстве восхищавшийся её талантами, маленький Бруно, не интересовавшийся женщинами, кроме неё. Он единственный никогда не предавал её, именно на него она всегда могла надеяться и положиться. Какая жалость, что он её брат! «Я устала делать вид, что я счастлива», – сказала она Бруно. И здесь уже он ничего не мог поделать. У её вечного спутника у самого не было слишком много счастья.
2 мая 1987 года Далида совершает новую попытку самоубийства, на этот раз удачную. Нашедшие её обнаруживают тело певицы, лежащее на кровати в «неестественно изящной позе», как это определят журналисты. Рядом с нею находят бутылку виски и коробочки от лекарств, пустые. «Простите меня, жизнь мне невыносима», – написала она на прощание.
Слишком хороша для этого мира, сказали о ней те же люди, что называли чёрной вдовой. «Я говорю правильно: именно космическое просветление, – так говорил о Далиде Роман Виктюк, не боящийся прослыть пафосным, (песни Далиды звучат в спектакле «Служанки»). – Потому что она на этой земле пропела те райские песни, которые слышала ещё до прихода на эту землю. И она их запомнила и подарила нам. Её земной путь был очень краток, потому что она выполнила свою миссию, предназначение на Земле – восхвалять музыкой красоту этой Земли».
Слишком тонка, слишком ранима, чересчур прекрасна, чтобы постареть. Была сердечной, великодушной, стремилась к совершенству. Но при столкновении с материальным миром совершенство не выдерживает трения. К нему стремятся многие. Майкл Джексон тоже искал совершенства, а умер в одиночестве. Бывают души столь тонкой овчинки, что просто не выдерживают выделки.
фото: ETIENNE GEORGE/SYGMA/CORBIS/ ALL OVER PRESS; GETTY IMAGES/ FOTOBANK; JAMES ANDANSON/SYGMA/CORBIS
